С ней было странно. Нет, он даже не так, даже не знает, было ли с ней, или может быть, ее просто не было – он ничего не знает. Он подумал, что это его даже не сильно беспокоит. Руки легко лежали на “клаве” и он пытался вспомнить это. Он пытался вспомнить, а ему казалось, что он все это сочиняет.
Он уходил с работы, когда это случилось. Их редакция находилась в немыслимой стекляшке то ли в 100, то ли в 200 метров высотой, и когда он смотрел вниз, город ему казался ненастоящим. Может, от этого все у него и началось – мелькнула отблеском мысль. Он помнил точно: в тот день Славка предложил подвезти его до “сабвея”, как они меж собой звали метро. Он выскочил вслед за ним из стеклянного холла, чтобы прыгнуть в машину, которую Славка вечно бросал на обочине этой просто бешеной автомобильной реки. Дорога несла свой железный предметный мир прямо у порога их здания, вызывая у него вечный глухой ропот. Разве так строят – не по правилам градостроения это. Он даже помнил, как схватил ручку двери и потянул ее на себя, но потом ощутил, что едет в почти такой же крутой, как и у Славки, но все же другой машине. Ехал не как обычно – впереди, рядом с водителем, а сзади, рядом с ней. Она сидела в машине так, что он твердо решил, что машина ее, и водитель наемный. Машина в какой-то момент нырнула в по желобу дороги и он понял, что его повезли вовсе не туда, куда его обычно возили, он дернулся вслед за той дорогой, что теперь уплывала куда-то вбок и вниз, но поняв, что совершает глупость, принялся думать, как теперь правильнее доехать. Он судорожно взглянул на нее – она ему не понравилась. С отблесками чужой крови, чуть надменное, красивое лицо не выражало ничего. Они все такие гордые, ничего не видящие, особенно таких, как я, – мелькнуло в голове метеором. А она сидела, глядя прямо перед собой, прямо, словно на званом обеде. Может, отсюда и возникало ощущение и надменности, и собственного авто. Машина была не слабее, если не круче, славкиной, то ли “Феррари”, то ли еще какая-то фигня, которая стоит таких гигантских денег, что ему оставалось только догадываться, чем же руководствуются люди, вкладывающие бешеные деньги в такую подверженную многим опасностям “движимость”. Они шли просто на дикой скорости, под каким-то акведуком вынырнули на свет, и тут он понял, что пора что-то сказать.
– А можно где-нибудь ближе к метро?
Все в ответ промолчали, но он решил не повторять сказанное, так как он свое дело сделал – пожелание высказал, теперь их дело – реализовать его или нет. Машина плавно встала на второстепенную, возле какого-то не то подземного перехода, не то входа в метро, но буквы “М” он почему-то не видел. Почувствовав торможение, он понял, что его ссаживают, и достал стольник, хотя, как он трезво полагал, дороговато за немного хоть и быстрой, но все равно двухминутной езды. Он протянул ей деньги, но она посмотрела на них с некоторым удивлением, которого он не понял, а потом он сказал:
– За проезд, – и почему-то виновато улыбнулся. Он страшно не любил себя за такие вот виноватые улыбки. Было бы еще перед кем.
– Сами отдайте, – сказала она.
Потом получилось выпадение номер “два”. Они стояли вместе на улице около перехода-входа в метро. И он вспоминал, что она тоже отдала водителю стольник, и понял, что она тоже его “тормознула”. Потом он сказал, что-то совершенно не относящееся к делу и ситуации, совершенно нейтральное, а она как-то ни с того, ни с сего улыбнулась. Улыбка была и красивая, и самая обыкновенная, но самое главное – она его пригвоздила своей “своейностью”. Потом опять выпадение и опять воспоминание о том, что была ночь. “Ночь”, – с холодным удивлением подумал он, мы что – провели с ней ночь? “Да, – ответил он сам себе, вроде, провели”. Он вспоминал калейдоскоп чего-то такого, что было страшно приятно и не отпускало всю ночь, какие-то бары, где они ели японские роллы, пили турецкий кофе и слушали ямайское регги.
«Не наше», – подумал он с удовольствием, – не доморощенное русское подвывание о великом и могучем Джа, а настоящее, спетое какими-то растаманами из лондонских гетто, в котором из-за дикого английско-ямайского он не различал ни одного знакомого слова. Впрочем, словарный английский запас, к его стыду, был невелик. По сравнению со всей столицей, и тем более с ней, которая, как он вспоминал, о чем-то чисто и быстро чесала по-аглицки с подсевшим к их столику и изрядно подвыпившим американцем. Он ревновал ее страшно. Американец подсел не потому, что хотел видеть и говорить с ней или с ним, просто в клубе было мало, совсем мало мест, и официанты подсаживали всех и ко всем. Он помнил музыку, много классной музыки, которая прошла сквозь него за эту ночь, были моменты, когда в нем вспыхивало желание ее, он даже как-то удивлялся такому воспоминанию, потому что разве можно было желать такую, некрасивую? Но он точно помнил, что желание было, а вот никакой реализации желания не помнил, зато помнил, что в какой-то момент ночи, когда превалировало не желание женщины, а желание банально спать, вдруг включился, вроде, какой-то музыкальный канал, он вспоминал и удивлялся, он музыкальные каналы за их всеобщую тупость не смотрел никогда, словно это было табу, но канал был включен, включен у него дома, и по нему давали какую-то столь легкую и летящую афро-этнику, что дух захватывало и хотелось слушать и слушать, и он слушал, сквозь желание спать. Наверное, думал он, оттого и ничего не помню, что ни фига не выспался. Он сидел за своим столом в редакции и строчил какую-то муть. Потом была снова она, и он не мог, как ни силился, понять, сколько времени она была рядом – то ли еще один вечер и одну ночь, то ли уже месяц. Он несколько обеспокоился самим фактом такого выпадения. Точнее, впервые отметил его. Ему было хорошо с ней, он не помнил, что у них было, он не помнил, было ли у них вообще что-то. Он даже попробовал определить это по ощущениям на уровне физиологии, но низ живота отказывался сообщать какую-либо информацию. Тогда он плюнул. Типа, время придет – вспомню все. Но вспомнил лишь про фильм с одноименным названием. Время то ли было, то ли его не было, он пролетал сквозь него, не заботясь о происходящем. Лениво, сквозь приятнейшее ощущение ее присутствия, он иногда думал, что, наверное, это какая-то форма психического расстройства, и что в момент осознания таких выпадений, он так и стал называть это явление, он просто на время вылечивается, а потом опять уходит в болезнь. Но, размышлял он, с работой у меня, вроде, все в порядке, еще не выгнали, в психушке или тюряге еще не нахожусь, значит, внешне я вполне адекватен, и пусть будет так. Какая на самом деле разница – как живешь, помнишь ты все или не помнишь? Чувство душевного комфорта есть, а это уже многое, не много нас таких, с постоянным чувством душевного комфорта, по земле ходит. Как-то произошло странное, он осознавал, что-то, что происходит – это не воспоминание, а реальное время. Она как-то спросила его:
– А который сейчас час?
– Полседьмого, – сказал он. Она посмотрела на него с некоторым удивлением и переспросила:
– Утра или вечера?
Этого он ей сказать не мог, так как носил простые кварцевые часы, которые, как известно, время суток не подсказывают, а мобильник он уже забыл, когда держал в руке. Он пожал плечами и сказал, что не знает. На улице стояла летняя скорее июнь-июльская прохлада то ли перед, то ли после жаркого дня.
«Вот это да, – подумал он. – У нее, значит, тоже выпадения. А я-то думал, что один такой».
– Ты понимаешь, что это ненормально, когда два взрослых человека не знают, которое время суток?
– Я сейчас у кого-нибудь спрошу.
Сказал он ей, но, оглянувшись вокруг и увидев совершенно пустую улицу, как это бывает в центре Москвы лишь в летнее воскресенье утром, он понял, что вот так сразу спросить про время суток ему не удастся. Потом было очередное выпадение, и, похоже, у обоих, они сидели на диване в каком-то холле, пожалуй, в гостинице, а она внимательно смотрела на его руки. Потом подняла глаза и спросила так прямо, что он даже растерялся:
– А мы с тобой занимались любовью?
– Не знаю, не помню, – честно заявил он и добавил: – Но мне бы хотелось, чтобы это было так.
Она, что-то решив про себя, подошла к одиноко стоящему в углу банкомату, через минуту сказала решительно “Пошли”, и повела его к администратору. Снимать номер, как решил он, и … Опять выпал. Он думал, может быть, именно секс заставляет его выпадать, да нет, не может быть, сколько раз это происходило вне всякой связи с сексом. Или, может, это связано с одной только мыслью о сексе, перебирал он варианты. Нет, он отринул и эту мысль, как-то не вписывался в такую мысль самый первый случай выпадения, когда он оказался не в машине Славки. “Что же это такое?” – думал он. Думалось, как ни странно, не с надрывом, не с чувством опасности от болезни, а как-то спокойно и отвлеченно, как если бы он писал материал о фанк-композиции известного джазмена. “Почему музыка?” – вдруг подумалось ему, он смутно вспоминал, что почти все проявления как выпадения, так и восстановления самоанализа, были как-то связаны с музыкой. Может, это какие-нибудь эксперименты с суггистикой, вяло промелькнула мысль, и тут же была отвергнута за несостоятельностью. Он был настоящим журналистом и жестко знал, что реальные методики воздействия на психику довольно редко применяются, а псевдовоздействие, которое практиковали всяких там рекламных дел мастера, вызывало в нем раздражение, как от назойливой, противной, зеленой такой навозной мухи. Потому и телевизор он не смотрел вовсе. Что же это, он устал думать об этом, и с удивлением обнаружил, что в этот раз просветление посетило его дома, но ее рядом не было.
– Странно, где она?
Нет, странно не это, вдруг понял он, странно, что он, похоже, уже давно с женщиной, которая ему однозначно нравится, и он не знает только, сколько он с ней.
«Нет, – подумал он, – Немного знаю, лето еще не кончилось».
Он ринулся искать какой-нибудь календарь, потом нашел, потом понял, что, несмотря на то, что по этому численнику выходило, что сию минуту было 30 июня, он не мог вспомнить, а когда же они познакомились, какого числа. Он пытался потихоньку привязывать какие-то даты на работе из числа тех, что помнил, к дате знакомства, но ничего не выходило, он только помнил, что в тот день стояла дикая жара. Жара, да, жара, это зацепка, он нашел ноутбук, валяющийся, как всегда, в кресле, воткнул кабель телефонной линии и начал его включать.
«Лишь бы не выпадение, – думал он, – Только не выпадение».
Ему вдруг страшно захотелось выяснить правду. Пусть это будет полнейшее удивление для него, пусть это будет один день или три года, но он должен знать, сколько он с ней, или он не с ней. И кто она?
«Главный вопрос опять встал на свое место». – подумал он, глядя на полосу прокрутки загружаемого Windows, теперь он понимал, что важнее всего, как ее зовут.
– «Как так может быть? – холодно и отстраненно подумал он. – Разве можно жить с женщиной, ну ладно, может, и не жить, он не знал это наверняка, может, просто быть рядом с ней, – и не знать ее имени? Нет, это как-то неверно».
Потом он вбил пароль и вдруг понял, что если бы не пароль, то он бы сейчас и не вспомнил собственного имени. Он Андрей.
«Господи, надо же, – подумал он. – Надо же до такого докатиться – забыть свое имя».
«Андрей, – он посмаковал его не губах. – Ничего, нормально, имя, вроде, неплохое».
Windows загрузился, и он запустил браузер. Сейчас мы узнаем все про погоду последних дней, недель, месяцев, годов.
– «Нет, – решил он. – Годов – это вряд ли, тогда бы вспоминались холода».
И стоп. Он отчетливо вспомнил ее в лисьей шубке. Господи, да что же это такое, начал он паниковать. И тут же вбил в поиск погоды «пиковая плюсовая температура», в графу «дата» – «3 года».
«Наверное, хватит». – решил он.
Пик выпал на 28 июня 2006 года. Сейчас было 30 июня 2006 года, 7 часов 20 минут. Или это было позавчера, или это не тот пик температуры. Он опять был в тупике. Где же она, вдруг забеспокоился он, начал зачем-то рыскать по комнате в поисках мобильника, потом пошел на кухню нашел его на холодильнике. Мобила была разряжена. Он поставил ее на зарядку и сел на кровать. Что делать? Открыл Outlook на ноутбуке и посмотрел дату еще раз: пятница.
«Значит, завтра выходной. Где же она?».
Мысль стучала в висках, как молот, он кинулся искать по комнате следы ее пребывания, но их не было, не было волос на пледе и покрывале, он знал, что от женщин всегда остаются волосы. Впрочем, от мужчин, наверное, тоже, но не было ничего. Эфемерность ее существования он признавать не желал, потому, как слишком много было фактиков, говорящих об обратном. Однако его изрядно смущало, что все эти факты относились к области его памяти. Он проверил всю почту, потом вспомнил, что она полностью апатична к цифровой технике. Что же делать? Он начал собираться на работу. С дисциплиной у них на работе было жестоко.
Вечером пятницы они традиционно хором и прикола ради тянули всей редакцией: «Слава Богу, что сегодня пятнице вечер». Сразу вслед за «песней» его комп с щелчком сдох. Только что монитор горел, и вдруг уже мертв, как будто и не включали. Он пожал плечами, и тут к нему подошел Славка.
– Тебя подкинуть?
Он вздрогнул как от надежды, как от дежа вю, и, проглотив слюну, кивнул головой. Он был в реале, когда ехал в лифте с вечно прикалывающейся молодежью своего отдела, он был в реале, когда Славка открывал свою тачку, и вдруг, когда он уже сам открывал дверь машины… Нет, он был уверен, что это должно было произойти, он просто знал, что так и будет. С диким визгом возле славкиного “Шевроле” остановился “Лексус”, из него буквально вылетела ОНА и бросилась ему на шею. Он обнял ее, и они долго молча смотрели друг на друга. Водилы не выдержали и начали возражать. Он отпустил и Славку, и ее водителя, и они пошли под ручку. Она была изрядно выше его, и как он этого раньше не замечал? И тут она сказала ему:
– Я знала, что встречу тебя здесь, сегодня и сейчас. Я тебя так ждала.
Он внутренне улыбнулся, вспоминая сцену из “Москвы”, которая слезам не верит, но ей улыбки не показал, испугался, что не поймет.
Стояла просто дикая жара, радиоджей “Сити-FM” из дверей какого-то невзрачного бара радостно заявил:
– Сейчас 19.20, сегодня пятница, 28 июня 2006 года, конец трудной недели…
30 июня 2006
